Страдалец Шуричек
...
И с каждым вечером мне труднее и труднее было возвращаться домой: я не могла видеть мужа, не могла быть с ним рядом, да и Женя мой страдал ужасно.
- Я не хочу больше отпускать тебя туда, - с дикой мýкой в голосе и с совершенно больными глазами он хватал мои руки, прижимал к своей груди и крепко держал, не отпуская из машины. – Не уходи… нет… то есть уходи оттуда прямо сейчас, мы поедем ко мне, ты останешься со мной навсегда!
- А Алиса? – дрожащим голосом спрашивала я, оттягивая минуту расставания, понимая, что сейчас всё-таки не решусь на правильный шаг.
- И Алиса. Хоть сейчас, хоть завтра, когда скажешь, пусть переезжает ко мне… к нам!
- Милый… - я начинала тихонько плакать.
Что удерживало меня в давно постылой квартире? Что держало рядом с давно постылым мужем?
Не буду лукавить: конечно, мне было немножко страшно менять всю свою жизнь – такую грустную, такую неудавшуюся, серую и убо-гую, но – привычную, мою, знакомую до последней минутки и понят-ную до каждого мелкого события. Так что, не только Шурик боялся что-то менять. Это было. И всё же не было главным. А главным чувством была… бабья жалость. Эта гнусная, гадкая жалость к мужу, к его тоскливым собачьим глазам, которыми он смотрел на меня каждый вечер, когда я приходила домой. А я с трудом выносила его присутствие. Он ведь всё уже знал, я не скрыла. Не скрыла и то, что происходящее – серьёзно, надолго, возможно, навсегда.
- Ка-а-атенька, - жалобно блеял он. – Ты хочешь покушать? Я мясо пожарил, как ты любишь… Давай вместе поедим, я кофе сварю, - и искательно пытался заглянуть мне в глаза откуда-то снизу, хоть и был высоким, здоровенным мужиком. А потом начинал плакать… Моё сердце разрывалось, я на самом деле хотела сигануть с нашего 17-го этажа, чтобы не видеть его страданий. Шуричек плакал каждый день. Он капал себе валокордин, просил у меня транквилизаторы, и руки у него всё время подрагивали, и губы, и нос, а ещё часто моргали глаза, в общем, налицо были все признаки огромного страдания. По моей вине.
Возникает вопрос: почему же я сейчас так жестоко, так не по-доброму обо всём этом пишу? Откуда и почему столько желчи и на-смешек? Рассказываю дальше, приглашаю к чтению, может, станет понятно, и я не буду выглядеть бездушным чудовищем и злобной стервой.
Итак, Шуричек страдал, мучился, был несчастен и жалок. Меня это убивало. Я не могла уехать к Жене только лишь по этой причине. Женя дико переживал и стал терять и терпение, и хладнокровие: он просто не в силах был отпускать меня к другому мужчине, хоть у меня и не было с ним давно никаких «отношений». А я умирала от жалости к мужу, не раз ревела из-за неё на плече Жени и… не могла к нему уйти.
Однажды мы гуляли в дивном осеннем парке, любовались сен-тябрьской листвой и друг другом, кормили в пруду уток, и вдруг затрезвонил мой мобильный. Это был муж.
- Только что на работе мне вызвали «скорую». Я потерял сознание, - трагически-торжественным голосом сообщил он. – Сейчас я еду домой, мне уже лучше… Приходи, пожалуйста… домой.
Я помертвела. Чувство вины навалилось на меня с такой силой, что я думала – задохнусь.
- Что случилось? – Женя с ужасом смотрел на моё лицо. – Что-то с Алисой? – он схватил меня за руку.
- Нет. Мужу на работе стало плохо. Была «скорая»… - деревянными губами почти шёпотом ответила я.
- Он в больнице? Что с ним?
- Нет, он сам звонил, он едет домой. Просил прийти…
- Ничтожество, какое же он ничтожество! – закричал Женя. – Не мужик он, а баба, тряпка и слабак!
- Не надо, не надо! – шептала я. – Я должна идти домой, мне надо к нему…
- Да ты что, не понимаешь, что ли? Он же специально это делает, дешёвый шантаж! Он любой ценой хочет тебя удержать, даже такими вот гнусными трюками! Дурочка, не поддавайся!
- Нет, это всё из-за меня, - твердила я упрямо, глядя перед собой остекленевшими глазами и решительно шагая к машине. – Мне нужно быть рядом с ним, ему плохо…
- Да чёрт бы его побрал! Что же это такое! – кричал Женя, пытаясь меня остановить. Видя мою решительность, он всё же достал ключи от машины из кармана…
- Ты его не знаешь, - глупо твердила я. - Он хороший, добрый, меня любит…
- Так не любят! Так любят только себя! – пытался втолковать мне любимый. – Он махровый эгоист, а самое главное – трус и слабак. Давай я с ним поговорю!
У него была просто навязчивая идея поговорить с Шуричком и поставить все точки над «i». Я стояла намертво и стеной: во-первых, боялась неравного поединка (в интеллектуальном смысле, конечно); а во-вторых, опять-таки жалела мужа: ну как поплохеет ему от переживаний из-за такого разговора? Да и зачем мучить этого несчастного… Сейчас смешно даже… Зря я тогда не позволила им встретиться и поговорить, возможно, многих будущих неприятностей удалось бы избежать… Ну, что сделано – то сделано. Вернее – не сделано.
Несколько месяцев спустя, когда мой уже «бывший» с наслажде-нием издевался надо мной, настойчиво подталкивая меня к больничной койке, Женя, наконец, побеседовал с ним по телефону… Их разговор длился почти час. После Женя спросил меня с огромным изумлением:
- Как ты жила с ним столько лет? Он же дистиллированный дурак.
Приведу только один эпизод из того разговора. Женя, призывая Шуричка вести себя по-мужски и не мотать мне нервы, сказал:
- Вы же мужчина, вы по определению в этой ситуации сильный. Будьте милосердны и благородны.
«Бывший» на это ответил так:
- С чего это вы взяли, что я – сильный? – причём, с какой-то даже гордостью. Женя просто обомлел.
- Я впервые в своей жизни встретил мужчину, который с большим удовольствием признаётся, что он – слабый, и потому имеет право на любые гнусные поступки в отношении женщины. О чём можно говорить с таким… человеком?
Тогда это была одна из доминирующих тем наших с Женей разговоров: какой он – мой бывший муж? С самого начала я горячо убеждала любимого, что Шурик – очень хороший, добрый, верный, дочку любит, а потому я не могу, не вправе делать ему больно. Он – порядочный, честный, заботливый… Не пьёт, по дому помогает, в магазины ходит, тяжёлое таскает… Это я всё его достоинства до посинения перечисляла. Да, говорила, не везёт ему никак, ну, не очень умственно силён, но ведь старается!