Сообщение от
Jonny
У меня ребенок с рождения такой, ненавидит, когда до него дотрагиваются, рыдал, если кто-нибудь за руку возьмет.А у меня - тоже с момента, как себя помню - есть довольно сильно выраженное явление ПРЕДчувствия -мне трудно проходить мимо твердых угловатых предметов, потому что примерно на 30см дистанции я чувствую ощутимый тупой толчок-удар, как если бы уже задела.Я почти никогда не падаю, очень осторожно обхожу любые препятствия, что мне не мешало лазить по деревьям и по горам/скалам.Ребенок, года 2 ему было - я восхищалась, как он змеей, с непокачнувшимся стаканом в руке -на табурет, на стол, в шкаф, конфету, и назад тем же макаром, виясь как ящерка и так и не расплескав полный стакан.Для меня недостижимо, никогда не была такой ловкой. А потом сын начал бояться.Почему в пубертате? Я себя помню относительно четко с 3.5, плюс вспышками раньше. Была очень сложным ребенком, уже впоследствии узнала, что дедушка все время хотел показать меня врачам, а родители не дали. Помню образ себя моих 4х лет - я очень ярко представляла себя громадным вращающимся глазом, заключенным под стеклянный купол. Жадным глазом. Был дикий, терзающий страх ослепнуть и тяга к рассматриванию медицинской литературы с картинками и фото. Глаз - это была квинтэссенция моей сущности, "смотрением" я жила и питалась, на прогулке все 2-3 часа сидела на корточках, воображая, что подтаявший ноздреватый сугроб - это заснеженные горы, муравьи - какой-то народ, ручеек - река. Игра в макромир такая. А купол нес защитную функцию, но был прозрачным и предположительно хрупким - раз, в то же время - мешал общению, болезненно отделял от мира людей. Я очень рано, в те же 4-6 лет, осознала в себе специфическую глухоту, но я была ребенком и восприняла это эгоцентрически - как общечеловеческую данность. Я слышала формально обращенную ко мне речь, понимала ее смысл, но она мгновенно стиралась из памяти, я не выполняла ни просьб, ни указаний, ни приказов, жила совершенно автономной внутренней жизнью. В 4 же года мне в руки попалась "пластическая анатомия", что решило многое в дальнейшей судьбе. Я рисовала запоем, по 6-8 часов в день: 3 альбома - грудная мышца лошади, по 3 альбома - круп, пах, шея, ребра, хребты... отрабатывала каждую линию, потом собралась целая лошадь, ну и пошла рисовать. Попался хороший учитель в дошкольном ИЗО - посоветовал рисовать под музыку. Ну и все, с 4 до 14 я рисовала, писала, слушала музыку, училась... страстно. Очень повезло со школой, она меня и вытащила в итоге. Первая любовь, первое признание.Дома на всем этом фоне был ад. Отец был религиозным гуру, женоненавистником, дома была такая маленькая подпольная секта, в которой мы с мамой и братом были заточены, пока все это не обрушилось, не выпустило нас, помятых, в дальнейшую жизнь. Конец света - каждый день (у отца был кризис и крах, мы были воплощенными демонами ада, я была одержима сатаной, мы мамой были тупыми бабами, которые просто потому, что родились бабами, не могли никакими усилиями сравниться с небожителями - проводниками воли божьей). Думается мне, что с любой жертвой изнасилования я могу поспорить на предмет того - что хуже: один акт насилия физического или многолетнее насилование мозга. Глубокого проникновения. У меня не было права - на протяжении двух десятилетий: на собственное мнение, отличное от заданного; на настроение, не соответствующее моменту; на тайну жизни души - я обязана была с подробным анализом выворачиваться наизнанку и исповедоваться каждый день - в мыслях и предмыслиях, чувствах и предчувствиях. Мою специфическую глухоту и рассеянность брата отец переламывал жестко: если мы забывали убрать после ужина со стола или вымыть посуду - в 3 часа ночи врубался свет, летели на пол одеяла, потом мы сами, дикий нечленораздельный рев проклятий, - рыдая и трясясь, не до конца проснувшись, шли на кухню наводить порядок. Действовало локально - больше не забывали. Но предела совершенству не было, поэтому проклятия, концы света, разбор грехов - в чаде свечей, стоя на коленях под свист рассекающей воздух над нашими головами палки... когда я поднимала голову, я смотрела в его лицо, очень похожее на лицо индийского божества из вполне взрослой книжки - асура, кажется: красное от ярости лицо, разодранный ревом рот, желтые клыки, с которых стекает вязкая слюна, страшные проклятия, обещания ("я вырву твои поганые глаза, проклятая мразь! ты умрешь прямо сейчас! подлая сучччка"). Это длилось и длилось. Это никак нельзя было контролировать, избежать, снизить частоту - раз в два, три дня, бОльшей передышки не бывало. Я мечтала, чтобы мама развелась с ним, мечтала, чтобы он исчез любым способом. Я так мечтала, чтобы его сподвижники и ученики,умиляющиеся нашей семьей строгих правил и четкого устава - увидели, узнали... Но отец запретил кому-либо рассказывать о том, что происходит у нас дома.Сказал - расскажешь, узнаю и тебе не жить.Мама была так же запугана, ее он бы ударил, он никого не бил, только иногда толкал или швырял, и размахивал палкой у самого лица, но до удара кажется было одно мгновение,мы сдавленно рыдали, боясь даже позу поменять. Все во мне восставало на дыбы, я была от природы активной, резвой девочкой с бурной фантазией, гордой и своенравной, я закусывала удила, пока были силы, но объезжали меня очень жестко. Помню - я рано научилась играть в шахматы, и неплохо - эти вспышки в мозгу: "Вилка, шах и мат". Нет убежища. Нет зоны эмиграции. Нет тех глубин, куда бы не добрался маньяк с топором и не разнес там все по кусочкам. Возненавидела я его окончательно лет в 12-13, помню, он разнес мой самодельный кукольный домик-инсталляцию палкой с железным крюком (игрушки тогда еще были для меня живыми) пригрозил (я не ответила по рассеянности на вопрос по библии во время чтений) и пригрозил убить мою морскую свинку, которую я любила больше жизни. Он ревел с палкой между мной и аквариумом, и я понимала, что он сейчас разнесет аквариум и мой зверек умрет. Он, конечно же, не убил бы, но я поверила и во мне сломалась последняя вера в то, что он меня хоть немного, хоть криво, но любит... ведь он собирался уничтожить то, что помещалось в самых невинных и нежных недрах моей личности, точно не могла быть от беса - эта тихая привязанность; я возненавидела его. Я поняла, что и мать мою он убьет, может убить, может захотеть убить - только потому, что я цепляюсь за нее, как утопающий за соломинку, как висельник за табуретку - скрюченными пальцами босых ног (сразу после страха потери зрения меня терзал страх потерять мать; если она задерживалась на полчаса, я с ревом, размазывая слезы, носилась уже по улице).Через пару месяцев после этого у меня дебютировала астма, от свинки пришлось избавиться - ее отдали в хорошие руки.Астма в известном смысле помогла предразрешить невыносимую уже ситуацию. Дальше он бесновался еще лет 5-7, пока мама от него не ушла, но я сначала долго лечилась, потом у меня уже было очень много дел вне семьи - школа, олимпиады, походы (отдельная песня - я ходила на когтях, дыхалки не было,я в итоге заработала себе ремиссию на годы, но ходила под рюкзаком 25 кг на одной силе воли, я все знаю про удушье, и что можно идти совсем без дыхания,а потом оно возвращается), художка - и я, сидя по горло в черной вонючей жиже, все же иногда поднимала голову и глотала воздуху немного.Жить, впрочем, не хотелось. То, что со мной проделывали, больше всего похоже на пытки в застенках гестапо или лубянки (я много читала про методы психического уничтожения). Когда идея и ценность жизни уничтожается,уродливо замещается, искажается - жить не хочется. Потому что совсем-совсем непонятно,зачем что-то делать, если смерть все время где-то рядом, то из-за плеча глянет,то в шею дыхнет, то в лицо ощерится.Вот и все... вот сейчас я плачу. Мне почти сорок, но мне иногда все это снится, очень подробно.